Сергей ВЫЖЕВСКИЙ

Сергей ВЫЖЕВСКИЙ
А. Т.
Тесные времена

СТИХИ ИЗ ЮНОСТИ
Санкт-Петербург
2002

СОДЕРЖАНИЕ

«Может, правда, пора перервать эту вещую осень...»
Зеленогорск
«Полуночные бдения...»
«Слова замирали и мерли...»
«Это было или вовсе не случилось...»
«Не нужно слов пустых. Уж лучше не писать...»
1988 год. Демонстрация
«Я в жёлтом здании колонном...»
Квартет об усталости:
«С наваждений поэты...»
«Завершается день. Повторяется странная повесть...»
Попыта биографии
«И у меня достанет силы...»
Приношение великой революции:
«Что такое стихи...»
«Барка Харона ткнулась в летейскую глину...»
«По воле царя-демиурга...»
Ещё одна попытка биографии:
«Когда скрипучие кулисы...»
«Я пишу тебе из варварского Рима...»
«Всё живо! Верьте понемногу...»
Вариация
Неохотное пробуждение:
«Прочёркивая певческие графы...»
На свадьбу Т.
«Не ищите судьбы на асфальте разрозненных улиц...»
Читая М. Лермонтова
Памяти Андрея Тарковского:
«А поутру разбились зеркала...»
«Что это, бьёшься...»
«Когда ты есть, я чувствую покой...»
«Инеем подёрнулась трава...»
«Самонадеянный мальчишка...»
В непонятном сне:
«Шли навстречу большие собаки...»
«Верите на минутку...»
«А хочется замки воздушные...»
«А любил ли я вас, городская принцесса Ирина...»
Solaris:
Олюшка
«Вокзала ожиданье скорое...»
Прогулка в Петергоф
«И Павловск мне становится далёк...»
«Ты говоришь моим сердцем, Солнечная Королева...»
Розовому платью
«Прощанья нет. Ни смерти. Ни разлуки...»
«Для неё рифмовать не мудро...»
«Улетела царевна...»
«В неродной Петербург возвращаясь когда ненароком...»
«Всё вернулось: силы и созвездья...»
«Ну так что же, сегодня кому умирать?..»
Отъезд:
«Мир дрогнул и осел...»
«А может, ты поверишь мне...»
«Погашены в церкви свечи...»
Из У. Шекспира. Феникс и Голубь. Перевод с английского
Из B. Taupinа. Свеча на ветру. Перевод с английского
«Окон высоких…»
«Злому Господу помолимся!»
«И эта сладость духоты…»
«И корчилась страна в угаре,…»
«Боги не умирают...»

***
Может, правда, пора перервать эту вещую осень
Пополам, как колоду игральных засаленных карт.
Из гноящихся ран выходили щемящие оси,
Разбивая о риф деревянный постылый плацкарт.

А когда у костра подсыхала волнистая тина,
Перемывы судьбы прониз,ала огнёвая прыть,
Перед жалким рабом тихим чудом теплела картина,
И свербило в груди: говорить, говорить, говорить...

ЗЕЛЕНОГОРСК

Кончался восемьдесят первый,
Ещё декабрь, зиме неверный,
Перемывался снежным сыпом
И дожидался января.
Хотелось спать до беспросыпа,
А небо продолжало сыпать,
Белоголовым хмурым сипом
Над переулками паря.

Кончалась сонная година,
Качалась в доме паутина,
Белесым зимним равнодушьем
Полы и стены полегли.
И оставалось только слушать,
И гулом забивало уши,
И места не было на суше,
Где уходили корабли

К далёкой гавани желанной.
Уснули где-то океаны,
И чайки спали над волнами,
Припорошённые слегка.
Плыл солнца розоватый пламень,
Чаинки бегали в стакане,
И я читал Розеттский камень,
Не понимая языка.

Дрожали ветви у порога
Гостеприимного чертога,
Над облетевшими снегами
Брели небесные ручьи;
И пересохшими губами,
Как отболевшими ногами,
Нечаянно рождались гамы,
Почти совсем ещё ничьи.

Мы шли под вечер вдоль залива.
Дремали сосны горделиво,
Взбегали дружно на пригорок
Серебряные звонари,И, переев еловых корок,
Светлинки выбрались из норок,
И, навевая сладкий морок,
Горели смутно фонари

На тупиках ночных окраин.
Изгнанья не было из рая,
А все шальные отреченья
Отмолены давным-давно,
И нерушимо отлученье
От залетейского теченья,
Как поднебесное свеченье
Немого белого кино.

И, не давая обещанья,
Не целовались на прощанье,
И в сизой сумеречной вате
Еще играл магнитофон,
Когда присел я на кровати
И думал: смелости ли хватит -
В прощальном маленьком охвате
Укутать голову шарфом?..

Когда вытаивает зёрна
Январь коричневато-чёрный,
Средьзимья облачные тени
Всегда хранят передо мной:
По кромке лёгких отупений
Под ожерельями сопений
Шли золотушные ступени
В ветрами брошенный покой.

***
Полуночные бдения
Утренний запах хлеба
Зачинают видения.
Багряные волосы неба

На заре засевают
Солнца дневного жнивьё.
О Назарете рыдает
Ушедшее бытиё.

Время жёлтого света
Кануло в белые ночи.
Не выищешь горнего цвета
В богов покорные очи.

Небо на понедельник
Плат терновый взложило.
Жизнь пролетела в ельник,
Иглы кололи в жилы.

Вот бы остановиться
До дневного излёта,
Но шевелится спица
В колеснице илота.

Так и паду махом,
Не уняв невтерпенья.
Из кровяных прахов
Зелёные выйдут растенья.

***
Слова замирали и мерли,
Едва отлетая из уст.
Какой запоздалый Мерлин
Читает мне наизусть

Гоненья царей на Трою,
Еленину красоту,
Во гневе богов и героев,
Зари розоватой тушь...

Все звонче стопосложенье,
И пар натуженных губ
Толпою вносит движенье
В комнаты рваный куб:

Идут чередой нетленной
Громилы и страстотерпцы
На свитках, фресках и геммах.
Беседующие с сердцем,

Мыслители и пифии.
Жрецы и отцы трагедий,
И скифские ездовые,
Властители конской меди...

Настежь глухие стёкла
В жмурки ёжистых тел.
Время твое истёкло.
Не выбрал, не захотел!

И гладко ложатся бредни,
Но лишь оборвётся звук:
Двое уже в передней,
Умолкнет - поволокут

Туда, на морозные дроги,
Где инея игристый мел,
Где нет ни дна, ни дороги,
Ни будничных прежних дел.

Поспешно проносится драма
Визгливых словесных карет.
Вот спешились бесы у храма
И чернью мостят парапет,

Говнистые прут запевалы
Сгонять ямщиковую блажь.
Глумливо выводит анналы
Слюнявый холуйский палаш,

Снуют вазелинные верви
Холёных пеньковых рук...
Мои последние нервы
Вкованы в этот звук.

Времён отпущенье ближе
К оттаивающей мгле,
Где ржавая подпись лижет
Пергаменты на столе.

А там, за полдневной дрёмой,
Простуженными хоромами
Лениво пророчит ворона
Падаль рождённому ворону.

***
Это было или вовсе не случилось?
Распрямлялся перемятый подорожник.
Мерно Мойры нить могильная сучилась.
Повторяем имена пустопорожне

Тех, кто ближе... Шелестят года-страницы...
Поверяем их рождения и смерти.
Те, кто выжил, закрывают лица.
Безврем,енье и безверие измерьте.

Разменяйте временную вековечность,
Разорвите цепенящую усталость,
Разминайтесь - лицедейство быстротечно,
Повторяйте, сколько нам пройти осталось.

Утруждаемы главою мысли-тени
Да не йдут наперекор росткам иного.
Рок, рождаемый случайностью сплетений
Поведёт нас перекрёстками былого.

***
Не нужно слов пустых. Уж лучше не писать,
Не множить нужды головокруженья.
Шальною рифмой воздух потрясать -
Что шаль на рифы - в кораблекрушенье.

Вокруг тебя стоокеанная молва
Зовет пошлеть в оконном повседневье.
Пока подруг канонно малевал -
Взовьется шлейф суконный над Ниневией

И тысячи радивых сыновей
Метнутся вскачь к пределам Ойкумены.
Пока ты пел - копейный суховей
Рядил волчищем, плакали Камены.

Ниневия, заклятая страна,
Доколе будешь зори нам кровавить?
Дотоль, пока не в гневе, старина,
Ты продолжаешь мадригалы править.

Дотоль, пока собратия твоя
Ни чуточки не перестанет птичить.
На дудочке могу сыграть и я,
Трубу и рог - ты сможешь возвеличить?!
1988

1988 год. Демонстрация
День хмур и клонится в ненастье.
С утра - муз,ыка уши теребит.
И вот, сбираясь в одночасье,
Ползут колонны-муравьи.

И, заполняя улиц рвы,
Бежит в проёмы площадей
Плакатов выцветшая быль,
Портреты остеклённые вождей...

Текут, толкаясь, мимо берегов,
Рождением и гибелью быстры,
Цветные поплавки шаров -
Приметы легкотелые игры.

Игра... Колонна за колонной...
Судачат тени, разрывая свет...
Среди теней в толпе знамённой
Мелькает чёрный мой берет.

Тащилки розданы поштучно.
Прищурясь, чёрное пальто
Следит, чтобы ходили кучно
И чтоб не умотал никто.

Сосредоточенны и хмуры
Под фонограммы прежних лет
Плывут на палках партитуры
Несуществующих побед.

Они всегда над нами, выше
Любых голов, и, разомлев,
Они засиживают крыши,
Предпочитая их земле.

А там, где плац, сморщинив лоб,
Перекуёт потоки в россыпь,
Висит мужик - картинный бог,
Колонну превышая ростом.

Мужик висит - лицом утюг,
Чины медаль ему суют,
Фанфары льют лавровый круг,
И пионеры отдают салют.

И вспомнил я, как было прежде,
Как восходил на Мавзолей,
Бряцая челюстью, невежда,
Укрыв глаза среди бровей.

Он смирным был и блеск сусальный
На прежних догмах наводил.
Он тенью был - того, с усами,
Из Ильичовых заводил...

.............

Куда, куда, перо? Довольно!..
Не нам остановить черёд,
И это шествие безвольно
Ещё по улицам идёт!..

Забилась музыка в морщины камня,
Парадный голос открывает пируэт.
И сквозь булыжные топтанья
Доносится: «Да здрав-ству-ет!»

Заводит эхо: «Вра-а... вра-а... вра-а!..»,
Знамёна полоняют небеса...
Скорее за угол. Кончается игра.
Бежит народ, тащилки побросав.

Знамёна ломятся в машины,
Портреты - книзу головой,
Куски истерзанной резины
Пестрят асфальт на мостовой.

Их ветер-пешеход заденет с кислой миной,
И хмурый дворник-дождь
загонит в пятна луж.
Так очищается природная картина
И торжествует пошлость наших душ...

***
Я в жёлтом здании колонном
Влачу издержки бытия,
И в поднебесье заоконном
Желаю быть и буду я.

Где гребни беглых Каракумов,
Дорогой перебелены,
Хранят хребты Каракорума,
Овечью шерсть и шум волны.

Безжизненное нависанье
Немых размеренных миров
Сменяло вышнее сиянье,
Звало пареньем комаров.

Но между нами жили стёкла,
Крутя по свету грань, и я
Смотрел, как бухла и подмокла
Гнильца привычного вранья,

Пренебрегающие шансом
Склоняли на конторки выи...
Я вспомнил, как библейский Самсон
Крушил чертоги золотые!

Мне надоело жить под маской
В предожидании удара,
И я готов поверить сказке
Про воскокрылого Икара:

Я отворяю стёкла-двери,
И, над потоками скользя,
Я понимаю, но не верю:
Нельзя лететь... И жить нельзя.

КВАРТЕТ ОБ УСТАЛОСТИ

1.
Мне не устать уже. Я истощён до края,
До мелочной прогорклой болтовни...
На ставне остывало око рая,
И заметало пеплом головни.

Струился дым лиловый долгожданный,
В немую глину опадали дни...
И только в подтвержденье с,илы данной
Неутолимо плакали огни.

2.
Все маски кончились. - Осталась лишь усталость.
Тупая, скользкая, из двери в дверь.
Побед неслышимых неистовая жалость,
Слепая радость неугаданных потерь.

И я увидел новое заклятье,

Перед которым замерли слова.
Я узнавал изношенное платье,
Которое скандалила молва.

Но застарелый пепел из-под кожи,
От пота вымываясь без следа,
Напоминал об отупелой дрожи,
Пленительных робеющих шагах.

3.
Когда, отведав суеты,
Я истончу видений нити
И в разлинованном граните
Уже не отличу черты

Тех грёз, целительных и властных,
Заколотых в мишурный наст.
Когда резец, скользнув безгласно,
Шершавым холодом обдаст

Озябшие слепые пальцы.
И что-то дёрнет: не спеши...
Я не останусь постояльцем
Приюта дрогнувшей души.

4.
Не вините, что серо, - что в сердце бескормица,
Но ещё на плаву полувыцветший стяг.
Я скажу это лучше, честнее, лишь дайте опомниться.
Допою... Только вы на цепи придержите на время собак.

***
С наваждений поэты
Снимают печать...
Я почувствую это,
Когда невозможно молчать.

Потеряв череду
И шаги подбирая с трудом,
Еле слышно войду
В позабытый заброшенный дом.

Заскрипит половица -
Пиликают время и тлен,
И какие-то лица
Белесые взглянут со стен:

Мол, явился, гуляка,
Прощать нам уже не впервой.
И залает собака,
Срываясь небрежно на вой.

Вот и кончена сказка,
Последний женился герой.
Пожелтелая связка
Становится серой золой.

Только ты у камина
В продавленном кресле опять,
И осколки картины
Осталось от скуки сличать.

И ни страха крупинки,
И серый за окнами дым,
И камин не картинка,
И двери не скроешь за ним,

Но лишь только начнёшь
Шевелить в очаге кочергой,
Не заметишь, как ночь...
Отражается новой звездой.

***
Завершается день. Повторяется странная повесть.
И, когда ты останешься наедине,
Из ненужных страданий неслышно рождается совесть,
И, взгрустнув, греет руки на кухонном синем огне.

Огрубелые струны охватит слезливая ковкость,
Расплывутся косые запруды, пруди - не пруди,
Мотыльком над огнём пронесётся, растает неловкость,
Вырываясь с натугой из сжатой сутулой груди.

Но незванно нахлынут босые горластые тени,
Перемёты ушедшего дня развернут по стене.
Узнавая нелепость, никчёмность былых объяснений,
Я растерянность бережно прячу в морозном окне.

Не кивнул... Промолчал... И слезой расползается иней.
Посинел... А она, как и прежде, светла,
Значит впрямь моё сердце - осколок из троллевой льдины,
И в подлунной не сыщется Гердин источник тепла.

Вот такая луна. Вот такой вопрошающий вечер.
А давно ли бежал за ужимками сладкого сна.
Только ты и она. Сиротливо обнимешь за плечи,
И в глазах синим блеском начнёт рисовать тишина.

Он был одним из них. Он шёл по переходам.
Слоистый морок в воздухе кишел.
Лениво город плыл по мутным водам
И в подземельях тягостно шумел.

И шли, и шли, и шаркали о плиты
Подошвы. И бренчали каблуки
Нечаянный мотив незнаменитый,
Луб,очный лепет камерной тоски.

Печатанная гулкость отражений
Означила подобие конца.
В глухую глубь закатанных брожений,
Под спёртость желтоватого венца

Тянулись сходни реечною кладью,
И чёрные извилины краёв
Топорщились резиновою гладью
Под складнями двуногих муравьёв.

И шли, и шли, и мчались к преисподней.
Сошедшихся расталкивало вновь
И, вдоволь поиграв, на те же сходни
Без продыха выбрасывало дно.

Таков был путь героя ежедневный.
И в круговерти этого всего
Уже не раз встречались вы, наверно,
Но, видно, не запомнили его.

Даю вам шанс, читатели драгие,
Перелистать без гнева и прикрас
Порядком переделанные были.
И да не будет весел мой рассказ...

***
... И у меня достанет силы
Своей рукой перечеркнуть нелепость
Пошлейшей жизненной муры, и падаль
Умерших песен начисто отбросить...

Я не знавал покорного итога,
Не бил поклоны идолам желанным
И не замаливал небрежные поступки.
Они ж меня нещадно распинали
В убранстве диком собственной квартиры.
Ржавели гвозди, раздирая тело;
Редели сны и комкали постель,
Посмеиваясь над моим ненастьем!
Когда же наваждения гурьбой
Заполоняли ближние пределы,
Когда дыханье в тягость становилось,
Как грубая ненужная привычка,
Когда за кухонным стеклом оконным
Пылился двор складскими фонарями,
И тополиной жаждою бессмертья
Переполнялась неба синь густая -
Бессонница плыла столпотвореньем
Крикливой стаи перелётных песен,
Обманутых, и рвавшихся на север,
Барахтавшихся в воздухе морозном,
Расклёвывая ледененье крыльев.

Я понимал: они обречены,
Своей ли глупостью птенцовой,
Изменой ветра... Прихотью историй
Наш век богат. И незачем искать
Концы, не хватит слёз на всё,
И в небе журавля рукой не остановишь.

Заутро, мозговую кутерьму
Припоминая, плёлся в парк старинный
К сильвийским перехоженным дорожкам.
Кругом застыли бронзовые волны,
Клонили ели иглы неживые,
Подсказывая главы испытаний,
И сребролукий мститель Мусагет
Таил своё решение до срока.
Тогда я встретил Вас. Почти случайно,
Хотя затем и понял, что иначе,
Иначе быть и не могло... Судьба.
И я узнал в насмешливых речах,
В сочувствии, свалившемся нежданно,
Предназначенье своего пути.
Клубился вечер прихотью бесцельной,
Ютился свет по комнате постылой,
Я различал за смутным очертаньем
Круговорот гармонии подлунной
И видел свой конец. Добро и Зло
Открыли вековечные засовы,
И я узнал бессилье человека,
И возлюбил создателя того,
Что для страданий предоставил душу -
Вместилище живительного роста.
Но свет застили крылья обречённых...

А Сильвия сменилась диким полем.
Я выходил на берега протоки,
Чего-то ждал, пытаясь вспоминать,
Но лишь одна картина возвращалась:
Как тает лёд, заверченный в ручье.
И не кончалось испытанье силы.

Приношение великой революции

1. ГОВОРЯТ БОЛЬШЕВИКИ

От грубой поступи веков
Нам не дано посторониться.
Из беломраморных оков
Не вырвать скошенные лица.

И за минуты жизни той,
Уже не головы теряя,
Перед могильною плитой,
Как заклинанье, повторяем:

Не слепком будничных Валгалл,
И не цикутой из фиала
Мы совершим иной финал
Иного страшного начала.

2. ОТВЕТ МЕНЬШЕВИКОВ

Пусть в наших горлах - прах и тлен
Чужой земли, свинца родного,
Мы не запачкали колен
В пыли у идола земного.

Не примеряя жизни гром
На рев сердечных полоумий,
Мы не решились топором
Перечеркнуть былые думы.

И принимая злой венец
В надежде нынешней печали,
Мы прозревали свой конец
В бессмертном лагерном начале.

3.
Заре пьянеющей навстречу.
Конец, означенный борьбе -
Когда штыками и картечью
Мы в рай проложим путь себе.

Вструбит архангел изумлённо:
Смешалась линия планет,
И наши красные мильоны
По райской топчутся земле.

А вы, хвалёные потомки,
Ищите райские сады.
И пней кудрявые обломки
Мы обратили в серый дым.

4.
Не по зову звонка, по иному, глухому сигналу,
Что под черепом мечется ритмами дни напролёт,
Из подполий с потухшими лицами люди вставали,

Осторожно ступая на пухнущий мартовский лёд.
Говорите, за жалкую жизнь ничего не дождались.
Говорите: не верьте распутной сопливой весне.
Я узнал, как из смутных движений потоки рождались,
И не вам говорить, что такое возможно во сне.

Заливая порталы, кварталы и мемориалы,
Побелевших зевак подбирая небрежно, как смерть.
Промывая до блеска роскошные полные залы,
Обезумев от зова, живая рвалась круговерть.

И тогда, за того, кто решает за всех без изъятий,
За того, кто не выдал, того, кто, однако, не спас,
До крови прокричать: нам довольно распятий,
И навстречу волне, как судьбе, на колени упасть.

Не по зову звонка, по иному глухому сигналу,
Что под черепом мечется ритмами дни напролёт,
Из подполий с потухшими лицами люди вставали.
Это сила земли повела их на мартовский лёд.

***
Что такое стихи,
Утомлённой ли мысли грехи,
Бушеванье стихий
На далёких просторах безбрежных.
Ну, а может, стихи,
Это плата за наши грехи,
Когда ритмы строки
Разбивают больные надежды.

***
Барка Харона ткнулась в летейскую глину.
Брошен на берег причальный канат. Перевозчик
Мягко ступает на отмель босыми ногами.
Кончено странствие. Посох и кладь небогатая
Чёрными водами отделены. Только тени
Как подаяния жаждут пришельца рассказа,
Стоя поодаль. Не мне искушать их терпенье...

***
По воле царя-демиурга,
Построившего зеркала,
В оконном стекле Петербурга
Европа надменно плыла.

Больших замечаний не надо,
Товарищи редактора,
Зовётся сейчас Ленинградом
Реликтовый город Петра.

Кружками отмечен на карте,
В названии слышится блеф.
Служить придверному плацкарту
Доверил подобие лев.

И светом потерянной веры
Пришпилила небо игла.
Виляют хвостами химеры.
Дымятся кругом зеркала.

Тараща глаза, как скотины,
На смех записным мудрецам
Мы видим Европину спину
И гриву - заместо лица.

Пытаясь учиться без толку
Приёмам заморских левшей,
Залезем в ядрёную холку,
Поищем породистых вшей.

Кляня чужеземную расу,
Засядем играть в домино,
Зальём пресловутого квасу,
Затем проплюёмся в окно

Десятиэтажной домины.
Для форсу немножко вздохнем.
Навстречу кичащимся спинам
Родные зады повернем.

И пусть желтокрылый отстойник
Роняет октябрьский чад.
И мчится медный покойник,
И бронзовые молчат.

Не скопом меркнущих сугробов,
Вместилищ душной пустоты,
Не легкомерностью коробок,
Не гарнитурой высоты...

Четрёхэтажные хрущобы,
Сараи, ящики и пни...
О доме надо бы особо,
Не как-нибудь поговорить.

Стоял на тихом переулке
Бесстрастный пригородный зной.
Черствели в магазине булки.
Берёзы шли на водопой

Полузаброшенной аллеей.
Роился бестолковый карк.
Ворот чугунных зеленее
Далече простирался парк,

Речушки мутные заносы,
Дышали негой небеса,
Да лес кудрявился курносый...
Сюда на час, на полчаса

Случалось забегать герою -
Холить смертельную тоску.
Мы балагурили порою
На старом мельничном мосту.

И он поведал тьмы историй,
Судьбы слежавшуюся пыль.
Моих сердечных траекторий
Непрошенную даль и быль.

С тех пор по городу чужому
В безликой копоти окон
Ищу того, кому знаком он,
И не пойму, где я, где он.

***

Когда скрипучие кулисы
Перекрывали дней родник -
Евангелие от Бориса
Мы открывали как дневник.

Чужую жизнь беря на веру,
Бежишь от дикой правоты:
Каким неслыханным манером
На сцене оказался ты...

А ты играй во всю охоту,
Пока жива твоя свеча.
В проходах судьи и сексоты,
А зал - внимает палачам.

Непослушанию готовы
Геенну заживо зажечь.
И вновь в начале будет Слово,
Которое не мир, но меч.

***
Я пишу тебе из варварского Рима,
Где безмолвны колоннады Пантеона,
Где безумствуют дружины Алариха.
На развалинах мерещатся грифоны...

Где теперь вольнолюбивая пехота,
Что вандалам избавленья не давала?
У богов моих смертельная икота
И предсмертное виденье Ганнибала.

***
Всё живо! Верьте понемногу
В немую рать минувших судеб.
Их дар, священный и убогий,
Неразумение рассудит.

Горчайшим воздухом печали
Повержен будет скорбный вопль.
В перворазрушенном начале
Взойдёт Афина на Акрополь.

ВАРИАЦИЯ
Вот и окончены старые детские сны.
Ветер качает иголки знакомой сосны.
Скоро над нами на юг поплывут снегири
И ожиданье растает на счёт раз-два-три.

Скоро и нам отправляться к далёким мирам.
Скоро и нам доверяться неверным богам.
Храм с куполами кому-то, кому-то, а нам
Плыть по волнам, по волнам, по бессонным волнам.

Верьте - не верьте, такая дорога легла.
На берегу у костра остывает зола.
И непонятно, какой теоремы держись...
Это невежество названо правильно: жизнь.

Я ненавижу жёлтый свет...
Спесивых фонарей искристое дыханье,
Зажатое в стеклянные лохани,
Хранящее неписаный завет,
У коего... ни смысла нет.

Вот лучик, как бодливая коза,
Расхлёстывая нежную сетчатку,
С утра уже наяривал вприсядку
В оцепеневших кожаных пазах
На крючковатых инеев возах.

А после, всё сварливей и быстрей,
Кружилось дня свирепое зачатье.
Как ни верти, не мог не различать я
Ни столпища вокзальных фонарей,

Ни электричек слепнущих огней...

Но вот уже... и колея стальная,
Потряхивая гладенький вагон,
Нам дарит оприходованный звон -
Зуденье снега, отголоски лая
И спёртый гул небесного трамвая.

***
Прочёркивая певческие графы,
Переводя гармонию на штамп,
Потомки правоведа Каиафы
Несли свои морали на почтамт.

Седея от излишних помышлений,
Потея над потерянным лицом,
По-лицедейски жаждали солений
И быть хотели крашеным яйцом.

НА СВАДЬБУ Т.
Ещё одно подарено мгновенье,
Ещё одна судьба разрешена.
Печали ищет наше поколенье
И горечи искристого вина.
Но, вспоминая почерк журавлиный,
Старинную небесную тетрадь,
Того, что никогда не утолимо,
При расставанье можно пожелать:
Будь счастлива,
Будь счастлива,
Будь счастлива.

Пускай оцепеневшие ладони
Найдут неразделяемый аккорд.
Пусть вечно он пребудет в вашем доме,
Как небосвод над вами будет твёрд.
Дай Бог вам опечалиться не скоро.
Лишь ангела вспугнув из-под венца,
Вы вспомните дорогу, по которой
Уходят не нашедшие конца...
Так будьте счастливы,
Так будьте счастливы,
Так будьте счастливы
И ныне, и всегда.

1989

***
Не ищите судьбы на асфальте разрозненных улиц,
Доверяя единой звезде или тучной луне.
Просто нужно стремиться домой, как божественный ,Улисс
К Пенелопе, оставив Цирцею в далекой стране.

Отогнав одичавших собак от родного порога,
Перебив чем попало утративших честь женихов,
Слышать вещие речи богов в олимпийском чертоге
И впадать торопливо в Гомерово море стихов.

ЧИТАЯ М. ЛЕРМОНТОВА

Он знал, что рубят пальмы бедуины
В оазисах приснившейся земли,
Что время вечно рядится в руины
И водит хороводы во пыли.

Безумных дней присловье и бессловье,
Минутных ласк непрошеный уют...
Кто станет в смертный час у изголовья,
Когда уже теперь все предают?!

Все лгут давно, предчувствуя поживу!
И я как шут на празднике чужом
Прошу и повторяю: быть бы живу,
А счастье... это в будущем... потом...

Не плачьте, он умер в разгаре несносного действа,
Когда тишина огрубила слепые ножи.
По слову судьбы покаянье за наши злодейства
Он принял на грудь и навряд ли остался бы жив.

Без гнева границ проклиная холодные нити,
Казнимые боли как плоти и кровь принимал.
Не каждый пройдёт по этапу безгласых наитий,
Но этот дошёл... И, исполнившись света, взывал.

И не дожидаясь, когда же прибудет Мессия
На нищую землю, чтоб агнцев и козлищ развесть,
Он строил корабль из осколков немытой России
И в будущий мрак проносил долгожданную весть.

А мы, мы не ждавшие больше ни рая, ни ада,
Следили тайком, той в зрачок западавшей звездой,
Как тает миров под ногами литая прохлада
Да крепко уснул заповеданных врат часовой.
1989

***
А поутру разбились зеркала,
И оборвался список поминальный,
По плоскому надгробию стола
Катилась переломана игла
Из выпитого за ночь зазеркалья.

Посторонясь от Божьего суда,
Не догадавшись сделать передышку
В метаниях туда или сюда...
И в час один исчезли без следа,
Порастерялись прописи и книжки.

Я снова чист, я снова... в первый раз
Учу слова и открываю ноты.
За волшебством невысказанных фраз
Следил ревниво высший богомаз,
Изменнику нашёптывая что-то.

Когда в груди расшевелился лед,
Корёжа перевязанные струны,
И двинулся упрямый ледоход, -
Казалось, он на части разорвёт, -
От губ твоих весенний ветер дунул:

Мол, ты зови, что хочешь - все зови.
И это счастье - говорить друг другу.
Затепленную музыку лови,
В ней мы дошли неслышно до любви,
Хотя уже давно не верим чуду.

И новый день не знаю, чем начать,
Всё перепуталось в неспящем доме.
Всё перепуталось, и незачем гадать,
И больше нечего и незачем терять,
А лишь соединить в мольбе ладони.

И остаётся жечь черновики.
Сегодня жизнь слова переиграла.
И слышится движением руки,
И слёзы небываемо легки
Пред высшим ощущением Начала.

***
Что это, бьёшься -
Ночь за полночье.
Утром очнёшься -
Ноги сволочь бы.

Темени ворох
Лижется бритвой.
Всухе ли порох
К битве-молитве?!

Сонные лужи,
Хляби загоны...
Больше не служат
Латы дракона.

Так заголимся
В гике и зыке,
Проговоримся,
Огнеязыки.

Хуже - не хуже,
Но подытожим:
Там я не нужен,
Здесь - невозможен.

Там за осиной
Прячется горе,
Мимо! Плотина,
Чье-то подворье -

Пламя живое
Плёскают оземь,
Жмут головою:
Спи, не елози!

Рдяные выи
Непониманий,
Вы позабыли
Гордость свиданий.

Конского мая
Рыцарь из сказки,
Сердцем ломая
Лопасти, связки,

Перемогая
Ваши злословья,
Вои и лаи
Соизголовья,

Медные трубы
Кормчего века,
Не был. Не буду!
Не человеком.

***
Когда ты есть, я чувствую покой
От муторного гула отражений.
Пускай грозится женщина с клюкой -
Не пересилю искренних движений.

Пусть дыбятся минуты день за днём,
Корёжа перевязанные струны,
А мы с тобой тихонечко вздохнем,
Встречая зимы, провожая луны.

Пусть неба густо-синяя тетрадь
Откроет знанье желтоватых точек.
Тогда не нужно будет ни молчать,
Ни строчками скупыми кровоточить...

***
Инеем подёрнулась трава,
Белая корявая листва,
И дощатый светится забор -
Так и жил бы до совиных пор
В солнцем не любимом уголке.
Зарева яснимы вдалеке...

Угольки остывшие дорог
Звали за собой, а я не смог
Одолеть лазоревую мглу
И остался бобылём в углу,
Сердце не растратил, не донёс.
Караулит ночь угрюмый пёс.

Солнце я однажды подстерёг.
Второпях держал - и не сберёг,
Выронил медяные ключи.
Сдвинуло обиженно лучи,
И с тех пор обходит стороной
Двор мой и долину предо мной.

Мне его обиды невдомёк.
Зря смеётся рыжий колобок.
Расклепаю на прощанье цепь,
Поцелую пса - и плетью в степь.
Сирую котомку соберу,
Побреду по снежному ковру.

Спотыкаясь, слаб и невелик,
Лягу на дырявый пуховик
Веточек, былинок кривизны,
Синевы игривой белизны,
И уронит матовый альков
Розовые перья облаков.

По дороге в Софию,
Декабрь 1989

***
Самонадеянный мальчишка,
Куда спешить –
Кому заменят эти книжки
Родство души.

Пускать кораблики по лужам
Умел и я,
А нынче, сыт и обнедужен,
Ищу ручья,

Прозрачной ласковой купели
Рябое дно.
Не камни склизкие на мели, -
Одно, одно...

Вольно же лыбиться сквозь слёзы,
Пускать хи-хи,
Дарить остриженные розы,
Латать стихи.

Расставлю ль горлышек зёленых
Буль-буль орган,
Для вас, грязнулей несмышлёных,
Я буду пьян.

И посреди льдяного бала
Прильну к стене,
Вернуть надеясь запоздало,
Что любо мне.

Комнаты покойной д,аревое стойло.
Бледные обои, тихий интерьер.
Нам с тобой о сложном
говорить не стоило...
Почитай на боль мне Дафну Дюморье.

Нас сегодня двое. И портретик Блока -
В беззащитной рамке, не на высоте -
Будто под конвоем Геры волоокой
В илионском споре не о красоте.

Улица, аптека... Снежная калека.
На столе у кресла - колбаса и чай.
И, как будто небо, Дама к человеку
Наклонилась низко, вроде невзначай.

Ранены талантом дяди музыканты:
На кассете мага Жан Мишеля Жарр.
Извини, Ириша, но иерофанты
С сердцем говорят без чар и без ножа.

Так или иначе, в доме не заплачу.
Не слететь бы разом с лестницы в карьер...
Поблагодари за календарь кошачий,
Вечер без исхода... эту Дюморье.

Февраль 1991

***
Шли навстречу большие собаки,
Три лохматых объёмистых чуда,
Уминая бесцветную залежь.
Шли уверенно, как короли.
Завсегдатаи мути полночной,
Суетились фонарные гнусы,
А косматые впрямь безбородых
Четырёх за собою вели.

***
Верите на минутку,
Каждый по одиночке.
Я же сказал, - шутка,
Верьте своей кочке!

Мало ли что вижу -
Выпачканы окна.
В той лубяной жиже
Смолоты волокна.

Это не смерть - мыши
Юркают за калиткой.
Знали бы, как дышит
Серый плитняк зыбкий.

Выйти с угла прямо,
След проложить влево, -
Над затяжной ямой
Оттиск кирпичнодревый,

За пятернёй сада
Стройки распад жуткий.
Верить себе надо.
Я же сказал - шутка.

***

А хочется замки воздушные

И наверняковый уют.

Наложены руки послушные

На голые стены кают.

По рейсу объявит отчаянье

Приказ возвратить барыши.

У трапа нас встретит молчание

Сырой предрассветной тиши.

По сумеркам млечного холода,

Булыжным немым головам

Тяжёлоуснувшего города

Пройдёт, затаясь, караван.

Их много, до срока отчаянных,

Хранивших стальные ключи...

Гонимые днями-печалями

Прозрели - кричи, не кричи...

Слоняются лики безвестные

В остывшей и зыбкой золе,

И видятся замки небесные...

Оставшимися на земле.

***

А любил ли я вас, городская принцесса Ирина?..

Потерялся в столе неоконченный грустный роман.

На остывшей земле ледяная лежит пелерина.

Я пройду стороной, не тревожа присыпанных ран.

Так ночное про то оказалось совсем не про это.

Повторимого нет, волшебство не бывает вчерне.

Я в аптеку входил, и в каналы плевал с парапета,

И к зажжённым снегам уходил босиком по стерне.

SOLARIS

О. В.

Дичится цвета яблоневый ствол,

Безлистым плавником баул небес распорот,

И зелени скупое торжество

Мазками обволакивает город.

Прохватывает ветер дуралей,

И вяжутся взахлёб из-за дом,овой тени

Салатная одышка тополей,

Черёмухи поспешное цветенье.

Мариенталь в лед,яной пелерине.

Томящегося солнца медный столп.

Воспламенились лип крылатые вершины,

И тополей зажжён паучий шёлк

Карандашами тонкими на ткани.

Но кто же мироздание омыл?

Далёкое уравнивал цветами

И ватные тампоны позабыл.

И туч, рисованых в одышке фиолета,

Рассеяная розовость впотьмах,

И бледная голубизна просветов

Затеряна в холодных зеркалах.

Кустов малиновых несбыточная осень,

Молчанье ив, одевшее валы.

Нездешняя скупая зелень сосен,

Гирляндами ожившие стволы.

ОЛЮШКА

Оля, Олюшка,

Свет мой, Оленька.

Ой выс,око месяц хоронится

Да за голым выцветшим облаком

Пережившим зимушку долгую.

Яснеет...

Видать, вечер ближе.

Вот и месяц полнеет,

Над редкими кровлями склоняется.

Умывается светом Ярилиным,

И роняет слёзы серебряны

Во озёра и реки дольние.

Возжигает он свечи,

Старш,ие и мол,одые,

Что оставили сродники наши,

Покой обретшие.

Пора начинать мою думушку

Об Олюшке.

Дай Бог, завтра будет ей день счастливый.

Оля, Олюшка,

Свет мой, Оленька.

Полюбил тебя

Да не спрашивал.

Не приглядывал -

Сердце сжалося.

Прогонял её -

Возвращалася.

И куда пойду

Всюду видишься

В человечьей

Сонной вольнице.

Да за яблонёй,

Ниже звонницы,

Заглядишься ли

В реку дольнюю...

Ой не жди меня скоро,

Оленька.

Далёко я,

В Нижнем Новгороде.

Где Волга с Окой,

Да кремль пустой.

С нелюбимым дружком

Лицедействую,

Смехотворствую,

Позабыть тебя -

Только день ещё...

***

Вокзала ожиданье скорое

До пр,игородной электрички.

Уже распахнуты минорами

Суровой сутолки косички.

Дождями-шпильками заколоты,

Шершнями-молниями жалены.

Шныряли саженные молоты

По заколоченной скрижали,

Горели сказочные бестии

На потаённом покрывале.

И шли с заката провозвестники,

Что отпущенья не давали.

ПРОГУЛКА В ПЕТЕРГОФ

Из розовой сирени

Наломаный букет.

Зелёных озарений

Подрагивает свет.

Затянутое небо

Висело погодя

За яблоневым хлебом,

И не было дождя.

Полёты ожидала

Гулящая толпа -

Над парковым вокзалом

Блистающие па.

Ненастные тружали,

Затаренный сим-сим

Мы будто удержали

Присутствием своим.

Сменяем торопливо

Измызганный близир,

Облёснутый заливом

Унылый Монплезир,

И, словно павианы,

Игривой чехардой

Долдонили фонтаны

Протухшею водой.

Прошествовав садами,

Незванно обрели

Над голыми прудами

Застенчивый Марли.

Покрякивали утки,

И липы жгли шары.

Уснули незабудки

В ладонях до поры.

Уже рассветом вялым

Подернута купель,

Когда царевна Алла

Оставила постель.

Весёлое покорство

Ступеньками к воде.

Сонливое притворство,

Кивоки лебедей.

В сиреневом камзоле,

Наскоро облачён,

На плещущие зори

С балкона смотрит он.

И завтрак сервирован

У входа на ковре,

Воздушно оформован

В поблекшем серебре.

Изящнейшие кресла

За яшмовым столом...

Втроём мы в щёлку лезли,

А пущены вдвоём.

Всегдашние заботы

Сулит погожий день,

За старым табль-д-отом

Какая-то сирень,

Сусальные изливы

И крон вечерних вязь...

Колючую крапиву

Мы ели не кривясь.

Попробуйте-ка сами

Селиться во дворцах.

Зеваки храбрецами

Поцокивают: Ах!

Хоть егери с кокардой

Поставлены на то

И гонят алебардой

Нарядные авто.

Орёл четвероногий

На куполе ворчал...

И снова по дороге

Назойливый причал,

И вновь никто не хочет

Пускаться в миражи.

Пускай же вас промочит,

Болотные ужи!

Пускай аэрокобры

Под каплями шипят,

И пусть даёт автограф

Ваш капитанский брат.

К автобусу тараним

Немного в дураках.

Мечты о ресторане

Отложены пока.

Ничуть не успокоясь,

Нагоним аппетит.

А пригородный поезд

До города летит.

Где между двух вокзалов, -

Такие вот дела, -

Ты ландыш потеряла

И... друга обрела.

***

А. Т.

И Павловск мне становится далёк

Без милой поступи и светлого окреста.

Благословен в глуши увядший василёк,

Которому борения не к месту,

Благословенны дни, горевшие Тебе,

Те тропы, что скружили наши дали,

Кувшинки на Венерином пруде,

И лебединый плац Мариенталя...

***

Ты говоришь моим сердцем, Солнечная Королева.

Нервной отравой болен Повелитель Дождей.

Ты исцеляешь любовью - той, что не ведает гнева,

Той, что не знала ревности даже среди людей.

В замке моём ключи от гроз.

В башне моей непонятный пес,

Когда я усну, он хранит мою речь.

Что же с того, что в тесные дни

Рядышком свиделись наши огни,

И что с того, что больше не гаснут они.

Радужный дождь умоет солнечные ступени.

Воздух уронит тяжесть, дышится - не дыши.

Чёлка, ресницы, губы... И соловьиным пеньем

Шепчет игрунья-фея имя моей души.

В замке моём крестовые пни,

В башне моей без дыма огни,

Там за холмом река продолжает течь.

В спальне моей цветы из грёз,

Из подземелий венчики роз.

И кто теперь верит, что я не сам их принёс.

РОЗОВОМУ ПЛАТЬЮ

А. Т.

Пыльный Невский. Весенне-вечернее солнце.

Тротуары теплы. На глазах пелерина ресниц.

Наскочить. Не узнать. Увернуться... Слепое оконце.

Бесполезные снимки глазами не видимых лиц.

Поспешим до кафе, нужно что-то успеть до разлуки.

Этим северным летом не должно слоняться вотще.

«Лягушатник» закрыт?!. - Ничего! Проскользнем как фелуки,

Паладин мостовых и конфузница в красном плаще.

Входим в зал. Вот те на... Тьма народу... Подумаешь, двое!

Сесть скорее за столик, - неловко, а там - прощены.

Не хотят обслужить? - Мы помоем. - Сходить за водою?

Два коктейля, мороженых два и чего-нибудь от тишины.

А пока принесут, снимешь плащ и останешься в новом

Королевнином бело-малиново-розовом сне.

Повернись, покружись! Я не платьем давно очарован,

Навеваю, страшусь - и улыбку вожу по весне.

Танцевал бы на жизнь в неразгаданном розовом плене,

Только музыка спит, - и у Бога искрится кольцо...

Опуститься тайком на распутицу, в грязь на колени,

Целовать его край, глаз не в силах поднять на лицо.

И поплыли - куда? - Завсегдатаи, пол, занавески.

Карандаш, простыня. Задрожав, оползала стена.

По дороге в Софию увяжется профиль нерезкий...

И не время сказать. На бумаге уже названа.

А коктейль нехорош. Неспроста по-иному, чем прежде,

Рисовальщики льнут к катерининских чад драготе.

Две недели спусте не сомкнутся кромешные вежды.

Посвященье не то... Не о розовом платье А. Т.

Мы вернёмся сюда. Навестить. И, конечно, другими.

Охмелевший ямщик... Лёгкий цокот лошадки в узде...

Не понять, в чём я был... Возвращались... не помню какими...

Ломоносовский мост, по Фонтанке, дворами, везде!

***

Прощанья нет. Ни смерти. Ни разлуки.

Разрушен храм, и пастырь поражён...

Но древо жизни окрылили звуки,

Окровлены седеющим ножом.

Погасли пламеневшие твердыни,

И яблок золотая кожура

Тайком спадала в руки Магдалины,

Чтоб лечь к устам уснувшего вчера.

Бог-патриарх склонился над купелью,

Крылатою молвою обличён

Поспешником вселенского бесцелья,

И дремлет страж над меркнущим мечом.

И с девой той вкусивши плод убогий,

Дохнув охране дремлющей в висок,

Они уйдут в великую дорогу

Сквозь книжникам неведомый Восток.

Они растают поступью случайной,

Прощеньем согрешившему Отцу,

Всезнающи, впервые беспечальны,

Два зёрнышка в огне венцом к венцу.

***

Для неё рифмовать не мудро.

Осторожно, по-мужиковски,

Ожидаю с последним метро

Ранней ночью на Малой Московской.

Озирая соседний подъезд,

Заворожен и словлен кряду

Золотой черёмухой звёзд,

Паутиной ночной прохлады.

Но не встретить её давно

Ни намеренно, ни случайно -

Неживое сквозит окно

Всё какой-то скучной тайной,

На Ямской всё те же огни,

Тишина, сапожком гонимая...

Ещё раз обо мне вздохни

Дорогая, увы, любимая!

Я бы срезал прожитую песнь

На букеты отдаренной лени,

Узнавая бездомное «есмь»

В неоправленном стихотворенье.

Над фонарною бледностью пург

Неумелой, но дерзкой рукою

Я бы в жертву принёс Петербург

Твоему непростому покою.

***

Улетела царевна.

Опустел её терем

На Свечном переулке.

Одинокий, сердешный,

Не хожу, как бывало,

По Ямской да по Грязной.

За высоким окошком

Не ищу и не чаю.

Загляжусь ли на розы

У Владимирской церкви,

Прикуплю ли орешки,

Чернослива, изюма.

Загляну и на Невский,

Где мы редко ходили,

Перед белою ночью

Возвращаясь с прогулок.

---

Трап самолёта убрали,

Сверху и снизу миганье,

Шум отъезжающей ждалью,

Шум оглушающей шалью.

Брызги души бесслёзной,

Выпавшей из оболочки

Кожи зелёной птицей

За каменистое море,

Жители Цихисдзири

За НЛО принимали.

---

Твой поцелуй прощальный

Чуть нанесён губами,

Пчёлкою своенравной

На лепестках моих.

Соком вишнёвым смытый,

Сердцем во всё разлитый.

Вызволенной из далей

Сказкою на двоих.

---

Улетела царевна.

Негритёнком вернётся!

Привезёт на свиданье

Заколдованный камень...

1990

***

В неродной Петербург возвращаясь когда ненароком,

А когда на Свечной, где от чувства теплеют уста,

Вечереющий свет твоих розовых окон

Как причастие, как простота

Этой жизни иной. В ней так малого надо:

Повторенья минут, повторенья святой простоты...

За биения сердца, за вздохи награда -

Только Ты.

***

Всё вернулось: силы и созвездья,

Нежные цвета и Божьи знаки.

Клетками линованными весь я

Изойду в чернильном буераке.

Жизни долговое оперенье

Кануло с дождями в выходные.

Свежи вы, полуночные рвенья,

Труженые наспех, заводные.

Солнце, оседающее тенью,

Бледный клок берёзовой порфиры.

В обмелевшем зеркале теченья

Бурые костяшки ювелира.

***

Ну так что же, сегодня кому умирать?

Ах, как глупо я вытянул жребий.

Господа, хоть бы мы разучились стрелять,

Выживать хоть кого-то на небо.

Но уже пистолеты раздал секундант,

И кому-то отмерили время шагами.

В этой серой предутренней раме

Я стреляюсь за розовый бант.

Нынче мой неразгаданный дар

Обернётся движением пули.

Вы любовь мою, как гонорар,

При свечах на посмешье швырнули.

Вот и выстрелы. Кто-то упал,

За раскрытое небо хватаясь руками,

К лебединой земле приклоняясь щеками.

Ах какой был изысканный бал!

И плачу от любви, и чувствую от боли,

И высший приговор, как ангела шелом.

И ветер-вологдай, скликая с полем поле,

Устало бередит цветочки за стеклом.

***

Мир дрогнул и осел,

А я стоял, как прежде -

Крестовый новосел

У выбранной надежды.

И брызги синих птиц,

Окровленная стая,

Кричали: «Оглянись,

Пугни её, отстанет!»

И только гитарист,

Не понявший, наверно,

Бубнил своё «Держись!»

И жахал в сердце перлы.

И снова резал лед

Промокшую рубаху,

Но с той, что шла вослед,

Мне было не до страху.

Я верил, где-то жив

Пастух из Назарета,

И помнил старый миф

О тьме перед рассветом.

На узнанной тропе

Смыкались тихо своды,

А я приветом пел

Навстречу всем восходам.

Мир стал наоборот,

А я стоял, как раньше,

Усталый Дон Кихот

У выбранной Ла-Манчи.

И кровь на борозде

Блестела всё слабее,

И не было нигде

Прекрасной Дульсинеи.

***

А может, ты поверишь мне,?

Борьбы не будет.

Шепну снежинкой по зиме,

Скажу о чуде.

В сонливой наледи тропы

Найду прибежье,

Где травный морок у стопы

И белоснежье.

Косматый ворох окружал

Ручей канавы -

Я не нарочно обожал

Сухие травы.

Но, в свет сошедший облачён,

Смотрел я ниже,

На поражённое лучом

Теченье жижи.

На зеркалинке с хитрецой

Едва дрожало

Родное девичье лицо,

И - солнца - жало

Освободило тёмный жар

Из тайной дверцы,

И отражения удар

Расширил сердце.

...А надо мною снег, и дождь,

И Божьи росы.

Ты по следам моим идёшь,

Златоволоса.

И улыбнёшься тишине,

Промолвишь: «Милый,

Угасло солнце в вышине,

Отговорило».

И сероглазый небосвод

Вздохнёт, чаруя,

Из раны вызволит копьё

И не умру я.

***

Погашены в церкви свечи. Бесшумно крадётся вечер...

...У гроба Его не спали Пилатовы сторожа.

А те, кто за Ним искали свободы нечеловечьей,

Разбросаны по округе, и кто-то уже бежал...

...И в сумерках запоздавших - ну хоть бы намёк на чудо...

...На х,олмы Ерусалима надвинулась тень Креста.

Уже на пути в геенну Его повстречал Иуда,

Не ведая и не зная, что Адова плоть пуста.

Разрушено пламя Ада. Рабам отдана награда -

Рассчитывать каждый вправе на Божию благодать.

...И надо кричать «Воскресе!», и свечи затеплить надо!..

Со всем христианским миром у Гроба рассвет встречать...

Из У. ШЕКСПИРА

ФЕНИКС И ГОЛУБЬ

Пусть певун громкоголосый

На Аравском чудном древе

Птицам, чьи чисты напевы,

Весть печальную доносит.

Но кричащий так ужасно

Дьявола глашатай гадкий,

Авгур смерти в лихорадке,

Ты сюда не приближайся.

По решенью нашей стаи

Летунов тираньей клики,

Окромя Орла Владыки,

Мы от сбора отлучаем.

Лебедь - жрец в одежде белой -

Пусть же Реквием возможет

Вдохновеннее и строже,

К,ак бы смерть ему велела.

Триждывечная Ворона, -

Сокрушеньем чёрным веет

Говор твой, - приди скорее

На подмогу скорбным стонам.

Так начнём прощальный глас:

Нет Любви и Постоянства!

Голубь с Феникс в огнестранство

Прочь сокрылися от нас.

А любовь у них была

У двоих - единосущей,

Две души в себе несущей -

И не знавшей их числа.

Врозь сердца - но не вдали;

Рядом встанут - где граница?!

Голубь и его Царица

Это чудо обрели.

Голубю вольн,о хотеть -

В общем пламени недуга

Совладетелей друг друга

Перед Феникс вспламенеть.

Близость стала так страшна,

Самости уже не те же:

Имена... их два, как прежде,

А число и Суть - одна.

Ум остался в нищете,

Видя сросшимся Различье,

«Ты» и «я» в сквозном обличье,

Разложенье в простоте.

Он взывал: как могут два

Оказаться воедино?

Но Любови постижимо,

Как им вместе пребывать!

И затем он Плач пропел

Голубку и птице Феникс

Хором на печальной сцене,?

Про созвездный их удел.

Плач

Редкость, Верность и Краса,

Милосердия роса -

В пепле ваши голоса.

Феникс, смерть - твоё гнездо,

И под тихою звездой

Голубя послушный вздох.

Нет потомков на земли,

Не затем, что не могли,?

Чистоту вы соблюли.

Верность мнится, но не есть,

Красота - всего лишь лесть,

Вам их велено унесть.

К праху птиц, обретших мир,

В правде ли, в красе кумир -

Приходи на скорбный пир.

Из Berni TAUPIN,а

Прощай, роза Англии,

ты останешься в наших сердцах.

Ты, что была милосердием

там, где жизни разорваны в прах.

Ты кричала нам и ласкала слух

тем, кто в горькой беде.

А теперь - ты ушла к небесам

и летишь от звезды к звезде.

И казалось мне, что свечой на ветру

ты по жизни своей идёшь:

Не кончая пылать с вечерней зарей

и когда начинался дождь.

И твои следы навсегда сохранит

на зелёных холмах трава.

Догорела жизнь твоя, как свеча

но легенда о ней жива.

Эти дни, красота погибшая,

без улыбки твоей грустны,

Ее светоч мы пронесём в себе

как частицу родной страны.

Только как ни старайся, правды не скрыть,

со слезами не совладать,

Никакими словами прошедших встреч

радость не передать.

Прощай, роза Англии,

ты останешься в наших сердцах.

Ты, что была милосердием

там, где жизни разорваны в прах.

Прощай, роза Англии,

от нас и от тех, кого

Уже не коснутся крылья

сочувствия твоего.

...«

«Его везли на сонные брега...»

«По сырым печальным перепутьям,

По асфальту с крапинкою белой,

Мимо крыш пологих и рифленых,

Мимо загородных зазаборий...»

«Воздушность леса по дороге в темень...»

«Весенняя гарь...»

«Это что-то во мне непонятное роется (мечется) снова

Как всегда невпопад, но как будто немного смелей.

Из каких-то глубин прорывается нужное слово

Непонятное слово. Быть может, поэма о Ней...»

***

Окон высоких

Пуст переплет

В кукле двуокой

Тряпки и лед.

Временем вспорот

Утлый живот

Веришь ли город -

Кукла живет.

Ходит на танцы,

Пончики ест

Шлепает глянцы,

Слушает съезд...

***

Злому Господу помолимся!

В злого деспота изверимся!

Я уже накомсомолился,

Я уже напионерился!

Не страшат клинки булатные,

Не страшат яды в посудине,

Не страшны дворцы Пилатовы

А страшны ль уста Иудины?

Гой ты время, лихое времячко,

Окаянный, бубновый век.

Наши головы луща, как семечки,

Напивался крови генсек.

Пёрли каски со свастикой, чёрные,

На просторы родных лагерей.

Пересаживались заключенные

Во чужую неволю с своей.

Дожидались они прощения,

Но отмщения - ни на грош.

И читали им поучения,

Отпустив из могил. И все ж...

Тюрьмы п,одземно-этаж,овые

Помирали под брависсимо.

Не поют глаза ежовые,

Не смердит генералиссимус.

Только вновь над Русью вороны

Поклевали дневные ратайства -

Потайными ночными ворами,

В ожиданье слепой радости.

И, от пота и копоти чёрные,

Всепокорно расправы ждём,?

Мы, рабы воронья, заключенные,

Недовысеченные вождем.

Шевелятся канд,алы звеньями,

Льют мелодию по нутру.

Ой когда же, когда каменьями

Разыначим их злую игру?

Но не скалы ломать, а скалиться,

Подъедая объедки господ,

Нам осталось. И что останется,

И наступит ли завтра восход?!

Злому Господу помолимся,

К древу-крестику примеримся.

Я уже накомсомолился,

Я уже напионерился.

30.05, 26.10.1988

***

И эта сладость духоты

Глаза готовила ко сну,

И эти пыльные цветы

Плели зелёную косму.

Тот воздух бело-голубой

Размазал переливы крыш.

Нам померещилось с тобой,

Как в облаках шуршит камыш.

27 июня 89

(-) ***

И корчилась страна в угаре,

(Зверел в (чумной) политике каприз.

Коммунистические государи

Проп,или в кабинетах коммунизм.

(-)***

Это голая чушь, паутина на солнечном лезвии.

Это лепет грудной забродивших бессонных желез.

И я снова пою в оправданье российской поэзии.

И я снова ищу непонятное слово всерьез.

ноябрь 1988, 29 окт. 1989 года

«Боги не умирают...»

«И ни разу в воздушной дыре узнаваемым не был

Слышу звук, отлетающий вздох. Ни руки, ни лица...

Я возьму тебя, детка, с собою в прогулку по небу

Увлеку... привычной игрою конца...

босоножью открыты пределы

Побежим, растревожим, рассыпем бессонницы перх

Над ромашковым полем внезапно утоньшится тело

И как шарик из детства шутя понесется наверх...

«Есть что-то Брейгелево в этих зимах...»

«Комнаты покойной...»

«Князь мира просмотрел бумаги ворох...»

Крестом отметил те, чтобы сожгли.

Умолкли крики в пыточных каморах

И в холод стен тюремщики ушли...